Дата, перед которой мы молча склоняем головы. Дата начала миллионов жертв за мирное небо над нашими головами. О том, что происходило в этот день, мы знаем из уроков истории, документальных и художественных фильмов, литературы. Семьдесят лет прошло, всё меньше рядом с нами ветеранов, и всё больше подлецов, пытающихся исказить историю и приуменьшить подвиг наших прадедов, дедов и отцов. Но ведь за каждым из них, за каждой судьбой – своя память, настоящая. Её мы должны хранить, не поддаваясь на провокации. Сегодня мы попросили людей, по детству и юности которых тяжелой артиллерией прошлась война, поделиться своими воспоминаниями.
Место явки – оперный театр
Зоя Петровна РОГОВАЯ:
– Я заканчивала первый курс мединститута. Была сессия, мы готовились к экзаменам. В нашем общежитии по улице Беломорской мы и узнали эту страшную весть – началась война. Я стремглав побежала в центр, чтобы позвонить родителям в Слоним, а Минск уже начали бомбить. Мы наспех собрали чемоданы и пошли в сторону Борисова. Не дойдя до него нескольких километров, нашли временное пристанище в небольшой деревушке – там всего пять хат стояло. В одной из них в крохотном коридорчике меня и приютила молодая учительница. А на следующий день немцы подбили наш самолёт. И мы с этой учительницей отправились искать лётчиков. Одного нашли, он был жив, но ранен в спину. Перевязочных материалов никаких, пришлось сорвать с окна занавеску, проутюжить и ею перевязать рану. Этот лётчик стал первым раненым, которому я оказала помощь. Один из них как-то сказал мне: «Деточка моя, уходи. Уходи отсюда скорее, куда можешь…» А куда идти? Впереди – бой… Поэтому вместе с другой женщиной пошли обратно в Минск. По дороге остановили грузовик, оказалось, с немцами. Но они нас посадили в кузов и довезли до Минска. Пока ехали, прорвали мешок с сухими галетами и наелись. Моё общежитие, напротив парка имени Челюскинцев, было разграблено. Вещей никаких, тот чемодан я выбросила по дороге, когда нас стали бомбить. Тогда я и познакомилась с подпольщицей Марией Осиповой. Она меня свела с подпольем и через знакомых устроила на радиозавод, чтобы я могла доставать оттуда детали. Встречались мы с Марией Борисовной у разбитого крыла оперного театра – там у нас было место явки. В ноябре 1943-го меня арестовали и посадили в 109-ую камеру, камеру смертников. А в апреле повезли в Бухенвальд. Там я и встретила Победу.
Это была не гроза…
Валентина Петровна ШКУРАНОВА:
– В июне 1941-го я находилась в санатории в Витебской области. Дело шло к выписке, но началась война. Мы, самые маленькие, ничего о ней не знали и спокойно принимали солнечные ванны на террасе. Как вдруг – взрывы и грохот. Нянечки, уводя нас в палаты, всё приговаривали: «Это – гром. Это – просто гром. Ничего не бойтесь». Но это была не гроза. В моей детской памяти запечатлелись огромные чёрные сапоги. Они зашли в палату и остановились у одной кроватки. Немец сдернул одеяло, схватил за ногу маленькую девочку и выбросил в окно. От ужаса я закричала и потеряла сознание. Опомнилась уже в вагоне. Мне было пять лет, я ещё не совсем понимала, что такое война. Просто было очень страшно. А мы всё ехали и ехали – прочь, подальше от войны. Нас постоянно бомбили. Во время одной такой бомбёжки я упала с верхней полки и вновь потеряла сознание. Меня долго приводили в чувства, но я всё никак не приходила в себя. Кто-то посоветовал закрутить меня в мокрую простыню и оставить у открытых дверей вагона на сквозняке. Физический холод победил холод и оцепенение в душе, и я очнулась. Пережидали войну мы на Урале. Постоянно хотелось есть, жидкий суп был для нас, как праздничное блюдо. Помню, однажды местные жители подсказали нашим воспитателям, что где-то в окрестностях пала лошадь. В этот день мы ели мясо. Я отрывала его по тонюсенькой ниточке и смаковала. Никогда, ни раньше, ни после, я не ела такой вкусной еды.
Помню глаза Рыжули
Мария Сафроновна ЛЕШКОВИЧ:
– Я не помню, было это 22-го или 23-го июня, но однажды ночью отец склонился над лавкой, где я спала, погладил меня по волосам и поцеловал. До утра мне не спалось, я всё думала, почему он так сделал. После поняла, что отец прощался. На Логойщине, откуда я родом, немцы бесновались. Убивали, издевались, грабили, жгли хаты. У нас была корова, чем-то она приглянулась немцам. Может, потому что была рыжей. Но нашу корову оставили. Каждый день я её пастила, доить её прямо на луг приходила старшая сестра. Она доила, а неподалёку сидел и курил немец. Всё молоко он тут же забирал. Поэтому корова была, но семье молока не перепадало. Лишь я втихаря умудрялась иногда надоить себе в ладошку. Однажды за этим делом меня и застал немец. Не знаю, хотел он меня убить или просто припугнуть, но выстрелил. Попал Рыжуле в ногу. Её глаза я помню до сих пор. Ночью мы с мамой решили пробраться на луг, чтобы притащить мяса. Рыжулю мы так и не нашли. А после войны и мама, и я сама держали только рыжих коров.
Марина ПУЦЕЙКО
