Недавно хирурги Вилейской ЦРБ провели практически неоперабельную операцию. Подобные сегодня проводятся, как правило, лишь в крупных клинических центрах страны. Пациент выжил. Теперь это можно утверждать со стопроцентной вероятностью.
У Артура Макарова, заведующего хирургическим отделением центральной районной больницы (он же «автор» той уникальной в своём роде операции – М.К.) – летящая, словно опережающая время, походка. Кажется, его можно встретить одночасно в ординаторской, перевязочной, служебном кабинете, поликлинике, где его присутствие тоже бывает востребовано. Сознаюсь, пытаясь за ним угнаться, неизменно теряла ориентир в запутанных лабиринтах хирургического корпуса, где бдительный медперсонал наблюдал за моими чаще безуспешными попытками догнать ветер.
Сидела в интернете, пытаясь хотя бы на уровне дилетанта вникнуть в суть проведенной тогда операции. Артур Макаров рассказал о ней со свойственным ему лаконизмом, не углубляясь в детали. А ведь тогда в операционной произошло второе рождение человека, у которого случился перитонит со всеми признаками неизбежной в таких ситуациях катастрофы. Кровообращение практически парализовано. Желудок омертвел и приобрёл соответствующий его состоянию траурный чёрный цвет. Одним словом, пора готовить катафалк. В подобных случаях неоперабельность признаётся специалистами. И в сознании моего героя достаточно чётко были обозначены пути для достойного отступления. Их предполагала ситуация, поставившая под сомнение вмешательство людей в замысел, уготованный человеку Всевышним. Но где она, та роковая черта, за которой напряглись в ожидании ангелы? Может быть, испытание воли и милосердия – оно тоже послано человеку свыше?
Артур Леонидович не причисляет себя к глубоко верующим людям. Он аппелирует к вселенскому разуму, который создаёт в мире гармонию. Ту, что позволяет нам носить в сердце любовь и не препятствует движению хирургического скальпеля. Когда мы говорим о равнодушии исцеляющего, Артур Леонидович просит не распространяться на сей счёт. Хирург абстрагируется от житейских ситуаций, приведших пациента на операционный стол. Авария, инциденты бытового характера, годами подтачивающая болезнь… За порогом – боль, горе, изматывающие страсти – всё, что свойственно трагедии сопереживания. В операционной – абстрагирующий от всего этого вакуум. Тишина, в которой главенствует профессионализм хирурга и его твёрдая, не испытывающая дрожи от эмоций, рука. Спокойствие – во спасение. И если кто-то, как взвинченный наездник, теряет во время бешеной скачки вожжи, он перестаёт быть профессионалом. К сожалению, или к счастью, таковы правила игры.
– Жизненный выбор у меня абсолютно не осознанный. Мы все – жертвы обстоятельств. – Мой собеседник к тому ж ещё и философ, ищущий истину в гармоничном переплетении субъективных и объективных начал. Случайно ли то, что медалист Артур Макаров, обожавший в школе физику и математику, стал студентом мединститута? Физика была профилирующим предметом. Сдал на отлично без напряги. И пока его друзья ещё «парились» над учебниками, готовясь к очередным испытаниям, радовался своему «автомату», даже ещё не понимая, что своему жизненному выбору именно ему он обязан. Уже будучи студентом медицинского вуза, решил, что хирургия – чисто мужская специальность. И в ней он может себя реализовать. Вот из меня, например, подобного рода специалист уже точно бы не получился. Помнится, ещё на заре своей журналистской практики напросилась в операционную. Достаточно спокойно созерцала подготовительные манипуляции, а вот полостной разрез с «кровоточащим эффектом» лишил меня ощущения объективной реальности, вынудив специалистов-анестезиологов заняться удручающим состоянием моей скромной персоны, уронившей блокнот аккурат под операционный стол…
В хирургии Артур Леонидович – с 1987 года. Срок приличный. А вот о новациях в этой ведущей отрасли медицины мой собеседник скромно умалчивает:
– Всё, что было нового в хирургии, придумано 100 лет назад. Прогресс абсолютно не связан с внедрением каких-то особенных методик операций. Он – в их техническом совершенстве.
Под совершенством Артур Макаров понимает общий прогресс человечества. В медицинской отрасли – это новые материалы, препараты. Для хирургии ещё – развитие анестезиологии, эндоскопическая диагностика, лапароскопия, один из самых современных методов оперативного лечения. Это когда пациенту не делается глубокий разрез, а операция на внутренних органах ведётся через несколько щадящих полостных отверстий. На третьи сутки после неё человек восвояси возвращается домой, благодаря хирургов и их новую методику. И, если он достаточно осведомлён, безусловно сделает реверанс в сторону реаниматоров. Именно их усердие, считает Артур Леонидович,– залог эффективной работы хирургов, оно обеспечивает абсолютное благополучие пациентов.
– Но любая операция предполагает риск?
– Конечно. Существуют индивидуальные особенности организма. Но хирург должен сделать то, что должен. Ведь иногда, скажем прямо, свершаются чудеса. У человека нет шансов, а он выживает. Хирург должен осознавать, что сделал всё…
За год в хирургическом отделении районной больницы проводятся около тысячи самых разных операций. От небольших, с предсказуемым финалом, до многочасовых, на уровне экстрима. Как правило, у операционного стола работает бригада специалистов-хирургов, реаниматологов, медицинских сестёр, одинаково тепло и доверительно расположенных друг к другу. Работа в экстремальной ситуации предполагает это доверие. В отделении заботятся о смене. Потому как, считает Артур Леонидович, молодых надо учить, думая о своём будущем, и учиться у них тоже. Свою роль, как заведующего отделением, он видит не в реализации руководящего начала, а в умении взять на себя высшую ответственность. Когда решается тот самый вопрос жизни и смерти. А третьего – не дано.
У моего героя – два свидетельства о рождении. Получилось так, что его родителей, выпускников тогда ещё политехнического института, распределили в Клецкий район на торфобрикетный завод.
– Вы представляете, что там было? – у Артура Леонидовича искренняя, несколько сдержанная улыбка. – Большое болото – и ничего больше нет. – Конечно, представляю. Потому что рядом с моей родной деревней когда-то тоже начинались торфоразработки. Они потом, правда, вылились в чисто мелиоративные мероприятия, оставившие за собой сеть каналов, по откосам которых буйно цвели богульник, валериана и какие-то пышные, похожие на раскрытые коробочки хлопка, белые соцветия. Их местные жители почему-то называли черноголовкой… В одном из пяти расположенных на торфяных плантациях жилых бараков, пока ещё безымянных, родился и наш герой. По прошествии нескольких лет посёлок укрупнился, был наречён Искрой – и родители переписали своему первенцу свидетельство о рождении. Дабы всё в нем было обозначено так, как положено: имя, фамилия, отчество, место, где человек появился на свет…
Осознанное детство для Артура Леонидовича – это Несвиж. Сюда потом перебралась семья. Ни чёрной, ни белой дам, блуждающих в окрестностях замка Радзивилов, мой герой увидеть не удосужился. А вот на лыжах со склонов местных возвышенностей покатался вволю. Семья жила недалеко от парка, принадлежащего известному в Европе аристократическому роду, и Артур Леонидович вспоминает, какие там огромные вековые тополя. Пытались с женой вдвоём обхватить – не получилось. Ирина Павловна заведует педиатрическим отделением центральной районной больницы. У них общее – не только супружество, семья, дело, которому оба служат, но и неповторимая романтика студенческой жизни. Ведь именно с неё начинается нерасторжимый союз сердец, в котором не только любовь, но и чувство ответственности, общность интересов, милые привычки и привязанности, взаимно уважаемые. Одна из таких – Джеф. – Джеферсон, – расшифровывает кличку Артур Леонидович. Это – пёс, лабрадор, большая, добрая кошка. С ним мой герой часто гуляет по набережной Вилии, в нижнем парке, где веет покоем от вековых, екатерининских времён, деревьев. И легко думается о вечном.
Мария КУЗОВКИНА.
Фото Алексея КАМИНСКОГО
