«Падыходжу да вёскі, а хата ўжо стаіць мая раскрытая, даху няма. Як зараз гэта бачу», — рассказывает Галина Филистович. Без малого 50 лет прошло с тех пор, как несколько белорусских деревень затопила вода Вилейского водохранилища. На новое место тогда перевозили людей, усадьбы и даже могилы. Стройку века начали в 1968-м, в 1972-м насиженные места покинула основная масса людей, а уже в 1973-м русло Вилии перекрыли и в округу пришла большая вода. Onlíner расспросил переселенцев, как это было.
Рыбчин — Вязынь
Деревня Вязынь — центр сельсовета, Вилейский район. Теперешняя улица Первомайская в начале своей истории называлась Рыбчанской. По названию деревни Рыбчин, жители которой оказались здесь из-за наступления водохранилища.
— До нашего переезда здесь ничего не было, поле! — говорит Петр Гаврилик. Он из рыбчанских, во время тех эпохальных событий Петр Филиппович «был пацаном». Тут, на Первомайской, многие ему земляки.
Жизнь изменилась в конце 1960-х, когда в Рыбчин приехали чиновники и поставили людей перед фактом: тут будет большая стройка. Государство бралось перевезти дома на новое место или выплатить компенсацию тем, кто решил переезжать сам. Вообще под нужды водохранилища отселили 9 деревень.
— Нам предложили переселение в Редьковичи или Вязынь. Выбрали Вязынь. Это понятно: все-таки тут и больница была, и почта. Цивилизация.
Деревня Рыбчин была немаленькой: на момент событий в ней было 117 дворов на 504 человека. Значительная часть жителей переехала в Вязынь, остальные разлетелись: кто в Вилейку, кто по другим белорусским городам, кто по Союзу.
— Ясно, взрослые переживали: надо ж было важные вопросы решать. А нам, детям, было даже интересно. Я переживал только за то, что нужно было идти в восьмой класс в новую школу.
Отец Петра Гаврилика устроился работать в ПМК-32, строительную организацию, которая как раз занималась переселением.
— Дали отцу четырех человек в помощь — они наш дом и перевозили.
Петр Филиппович хорошо помнит, как готовилась территория под водохранилище. В окрестностях вырезали лес, насыпали дамбу.
— Стройка большая была. В основном грейдеры работали: впереди маленькая кабина, в ней сидел тракторист, а сзади уже рогатина шла, которая сама землю цепляла, тащила, выгружала. Мы бегали там, пацанва. Стоял механизм в пойме, который воду откачивал — так мы трубочки у него отпиливали, чтобы сделать самопалы. Гоняли, конечно, нас, дурных: это ж ЧП, мы там вечер поколдуем, а технику потом целый день ремонтировать.
Константин Петрович Гаврилик, родственник и сосед Филипповича, в 1970-х так не озорничал. Сейчас ему уже 90, а тогда было около 40: работа, семья.
— У Вязыні я строіў сабе хату новую. Лес купляў, нанімаў людзей, ім работу аплачваў. А сваю рыбчанскую хату прадаў — яе купілі людзі з Вілейкі, — объясняет старожил.
Сам момент затопления рыбчане не видели. Константин Петрович только говорит:
«Казалі людзі, вада спачатку ціха пакацілася, а за суткі ўжо нашу вёску накрыла вадой».
Где-то под водой осталось и прошлое переселенцев, которое живет сейчас только в воспоминаниях.
— Какие у нас там были луга пойменные! — лирично протягивает Петр Гаврилик. — На этих лугах мы пасли скот, по ним ходили в деревню Рабунь на автобус — пару километров. Перейдешь брод, потом на луг, а там природа: кузнечики, пчелы. Все жужжит, стрекочет, да иногда так громко, что надо было кричать, чтобы друг друга услышать. И запах такой, будто чай пьешь.
Неподалеку от Гавриликов, на другой улице Вязыни, живет еще одна переселенка из Рыбчина, Раиса Филистович. У Раисы Константиновны, бывшего директора Вязынской школы, — большая папка, где собраны истории из ее родной деревни. Там зарисовки про жизнь: от тревожных моментов до хлестких частушек.
— У нас жылі Журыхі, Яцуковічы, Буслаўскія, Клімёнкі, Дуровічы… — перечисляет женщина фамилии из Рыбчина. — Жылі няхай бедна, но весела: уся вёска спявала, у нас былі і свае добрыя музыканты. А напрыканцы 1960-х моладзь наша сабралася — пастроілі сцэну, але патанцавалі на ёй мала, бо хутка ўжо было і высяленне.
В Рыбчине были свой клуб, магазин. Из одной из таких общественных построек потом сделали пристройку для церкви в Вязыни. Еще была брусчатка, о судьбе которой не понаслышке знает Петр Филиппович:
— Я в школу ходил, когда в Вязыни строили КЗС (зерносушильный комплекс). Нам, подросткам, хотелось свои деньги иметь — вот и пошли в строительную бригаду. Под надзором старших мы разбирали дорогу в Рыбчине. Грузили камни на машину, везли в Вязынь, засыпали яму глубиной метров восемь: под элеватор для зерносушилки. Так что брукаванку, по которой я в детстве бегал, сам же и разбирал.
Все три переселенца вспоминают исчезнувшее сегодня дело, которым исторически занимались многие мужчины в Рыбчине.
— Валили деревья в местностях вдоль рек, скрепляли их в плоты, а потом с шестами сплавляли их аж до Вильнюса. И мой отец так работал, все лето был на сплаве, — говорит Петр Гаврилик.
Год работал плотогоном и Константин Петрович — при нем уже лес гоняли в Вилейку.
Раиса Константиновна помнит драматичную историю из детства:
— Мы, дзеці, гуляліся на тых плытах. Аднойчы навыперадкі беглі па бярвеннях на другі бераг ракі. Я паслізнулася і ўпала ў халодную ваду. З трэцяга раза прабілася наверх — цудам засталася жывая. Дасталося мне пасля гэтага ад мамы, канешне.
Из некоторых населенных пунктов на месте будущего Вилейского водохранилища переезжали не только живые, но и мертвые. В деревне Пахомово перед затоплением раскапывали кладбище — тела после эксгумации перевозили в Вязынь. На пахомовском кладбище традиционно хоронили своих близких и жители Рыбчина.
У Петра Филипповича перезахоронили деда и бабушку. У Константина Петровича — отца. Перевозкой тел занималась специальная бригада (врач и несколько копателей), которая колесила по всему Союзу. Команда работала на кладбищах в защитных костюмах и противогазах.
Если выкопанный гроб не рассыпáлся, на кладбище в Вязыни умершему снова доставалась отдельная могила. В ином случае останки нескольких человек хоронили в одной яме, а наверху составляли все памятники с прежних могил.
На кладбище в Вязыни до сих пор легко найти места, где лежат переселенные посмертно: камни над ними стоят очень близко, по-соседски.
Раиса Константиновна пересказывает историю своей подруги Раисы Сонич, рыбчанки, переехавшей в Вилейку:
— Цётка Раісы памёрла ў 22 гады, не была замужам. Перад пахаваннем дзяўчыне надзелі заручальны пярсцёнак. Калі труну адкапалі, капальнікі знялі пярсцёнак і аддалі маці памерлай. Яна насіла яго да самай смерці, з ім жанчыну і пахавалі.
Сейчас на месте Рыбчина — вода. Раз в год, на Сёмуху (народный праздник, который совпадает с церковной Троицей), сюда съезжаются бывшие жители деревни.
— Везем с собой продукты, расстилаем скатерти на траве. Стараемся сесть в таком же порядке, как в деревне хаты стояли. Тогда каждый называет свою фамилию, а мы спрашиваем, чей он, — рассказывает Петр Филиппович. — Радостно, что наши дети уже своих детей на встречи везут. Вспоминаем, а как хорошо попразднуем — и запоем. Последние разъезжаются поздно.
Слобода — Рабунь
Деревня Рабунь стоит у самого водохранилища, населенный пункт отделяют от водоема трасса Р63 и дамба. Где-то за рабуньской школой — край деревни, который местные называют Поселок. Здесь живут переселенцы из Слободы.
Нина Серафимовна Микулич с сыном Виктором встречают нас в хате Галины Никифоровны Филистович. Ее дом, как и многие соседские, — из перевезенных.
Слобода находилась километрах в трех отсюда, там было 34 двора. Из них 17 переехали в Рабунь.
Нина Микулич вспоминает, какой была улица на окраине Рабуни сразу после переезда:
— Як прыехалі сюды, было страшна: ні аднаго кусціка, ні аднаго дрэўца. Па двары было цяжка хадзіць — ногі ліпнуць за гліну!
— Тут гароды куды лепшыя, а ў Слабадзе на тых пясках нічога не расло, дажа гуркі ездзілі купляць у Рабунь ці Сліпкі, — примирительно говорит Галина Никифоровна.
— Ужо нам і тутака ня горай, як у Слабадзе!
Прямо у деревни был кирпичный завод, где до переезда работали многие слободчане. Глину добывали и месили на месте.
— Працавалі цяжка. Рабілі цэглу, абпальвалі ў спецыяльнай печы, цягалі, — говорит Нина Серафимовна.
Из колхозных построек в деревне была конюшня, баня для сушки льна, телятник. Был в небольшой Слободе и собственный клуб.
— Вада да хат блізка была, ад нашага плота метра тры. Бывала, увесну як разліецца — дык аж у двор, абхадзілі па загароддзю, — рассказывает Галина Филистович.
Колодцев в Слободе было мало, так что люди в основном брали воду из реки.
— І мой хазяін, і муж Ніны часта ездзілі на рыбу. Бралі дзве лодкі, сетку — тады ж можна было так лавіць, — вспоминает Галина Никифоровна. — Аднойчы злавілі вялікага шчупака! Прынёс мой хазяін яго дадому, а я пайшла на раку памыць. Як страпянуўся мой шчупак і ў ваду! Я аж спужалася, ледзь злавіла.
Сразу после строительства водохранилища, говорят переселенцы, рыбы стало еще больше.
— На все, что блестит, рыба бралась, — говорит Виктор Микулич. — Ложку чайную берешь, обрезаешь, крючок цепляешь — и все, блесна готова!
Женщины вспоминают свою реакцию на необходимость переезжать: «Куды было дзявацца».
Слободчане вспоминают, почему многие решали перевозить старые хаты на новое место:
— Нам сказалі, еслі сваю перанясём, то потым будзе і дзяцём нашым хата, а еслі ўжо ў новую сядзем, то дзеці не палучаць. Дык вот баяліся, перавозілі што было.
Галина Филистович хорошо помнит, как ее хату в Слободе стали разбирать:
— Неяк іду з работы, гляджу, а наша хата стаіць ужо раскрытая, даху няма! Пакуль хаты пераносілі, мы жылі ў вагончыках. Лета, цёпла, на беразе варылі есці.
— Нашу хату раскрылі перад Пасхай, а ў новы дом я прыйшла толькі на акцябрскія, — добавляет соседка.
Переселение могил слободских жителей не коснулось. Их близких хоронили на кладбище, которое сейчас находится ровно у края рабуньского пляжа.
— Но к затопленному пахомовскому кладбищу мы плавали в детстве, — рассказывает Виктор Микулич. — Видели и памятники под водой, и надгробные плиты, а иногда — плавающие кости. Конечно, все перенести было невозможно.
В рабуньском Поселке остается все меньше тех, кто помнит, какими были исчезнувшие деревни. Надежда Микулич и Галина Филистович среди этих последних. Склонившись над столом, они комментируют фотографии из Слободы, которых сохранилось на удивление много. На них — хаты, плетеные заборы, женщины во время жатвы и лодки на Вилии, которая так щедро разлилась.
